В декабре 1970 года по призыву Организации узников Сиона сотни евреев собрались возле Стены Плача, протестуя против проходившего в СССР суда над арестованными по «ленинградскому самолетному делу» и требуя их освобождения. Такие акции, главным лозунгом которых стали слова Моисея, обращенные к фараону: «Отпусти народ мой!», впоследствии проводились в Израиле неоднократно. Все они были организованы стараниями бывших узников советских тюрем и лагерей, чудом вырвавшихся из лап большевистской системы. Одним из их организаторов был наш сегодняшний герой Абрам Штукаревич.

Абрам Гиршевич Штукаревич родился 4 января 1914 года в семье Этель и Гирша-Цви Штукаревичей в селе Серняй Алитусского уезда в Литве. Помимо Абрама у четы было еще два сына постарше: Ханох и Шломо. Гирш был учителем русского языка; по долгу службы вскоре после рождения младшего сына он вынужден был переехать вместе с семьей во внутрироссийские губернии. Там Штукаревичи жили до 1921 года, пока не вернулись в Литву.

Сразу же по возвращении домой родители отдали Абрашу в ивритоязычную школу в городе Кальвария. Правда, вскоре семья снова переехала – в местечко Пренай Каунасского уезда, где отец Абрама устроился служащим в системе министерства торговли и промышленности.

В Пренай Абрам Штукаревич учился сначала в гимназии «Тарбут». С 1926 по 1932 год – уже в литовской гимназии. Тогда же Абрам, воспитывавшийся в семье с сильными сионистскими взглядами, создал и возглавил «кен» – первичную ячейку движения правого сионистского движения «Бейтар». В нее вошло около 70 человек. В 1932 году он переехал на учебу в Каунас. Новоиспеченный студент юридического факультета Каунасского университета, конечно, не забросил политику; он тут же стал главой Каунасского отделения «Бейтара», членом его республиканского руководства, а также союза сионистов-ревизионистов Владимира Жаботинского.

Будучи активным сионистом, Штукаревич познакомился со всеми видными деятелями движения в прибалтийских странах и Польше. Особенно сдружился с Менахемом Бегином, руководителем «Бейтара» в Польше.

После учебы Абрама Штукаревича ждала воинская служба в литовской армии. В армии он вновь учится – в военной офицерской школе, на особых условиях, по соглашению между Жаботинским и Литовским правительством. Литовские власти были не против как обучения евреев-офицеров, так и переселения еврейского населения страны в Палестину.

Когда в середине июня 1940 года Красная армия зашла на территорию Литовской Республики, Штукаревич все еще носил погоны литовского офицера.

Понимая, чем грозит ввод дополнительного контингента советских войск в Литву, Штукаревич, как и многие активисты сионистского движения, ушел в подполье. В стране в мгновение ока были закрыты все ивритоязычные школы и независимые газеты. Члены «Бейтара» жгли и прятали архивы; флаги организации, включая знамя ревизионистской сионистской студенческой корпорации, сложили в ящики и закопали в надежном месте.

Прятаться без поддержки «снаружи» было крайне сложно. Постепенно люди вынуждены были как-то легализовываться и искать работу. Абрам Штукаревич устроился начальником планового отдела Союза потребительских обществ в Каунасе. Несмотря на атмосферу страха и постоянный террор со стороны новой власти, бывший руководитель каунасского «Бейтара» умудрялся помогать брошенным за решетку соратникам. Среди них – арестованному в октябре 1940 года Менахему Бегину. Штукаревич носил ему передачи в Лукишскую тюрьму.

Все попытки молодого сиониста и его товарищей получить британский сертификат и транзитом через советскую территорию репатриироваться в Эрец-Исраэль не увенчались успехом. Потерпели крах и проекты бежать на рыболовном судне в Швецию или Норвегию – судоходство в условиях войны было крайне затруднено, да и денег на взятку литовским рыбакам не было.

Развязка наступила прямо накануне нападения Германии на СССР. Чекисты задержали почти всех оставшихся в городе «бейтаровцев». Среди них был и Абрам Штукаревич, которого арестовали в ночь с 13 на 14 июня 1941 года.

Энкавэдэшники работали, очевидно, по наводке – они точно знали адреса, где можно было найти каждого из активистов. Штукаревича, например, взяли не по месту прописки, а на съемной квартире. Вместе с ним была задержана и его супруга Маша Штукаревич, в молодости состоявшая в сионистской организации «Ха-шомер ха-цаир».

После обыска семейную пару посадили в грузовик и привезли прямо на железнодорожную станцию. На вокзале собралось много арестованных, у всех были чемоданы с личными вещами. Штукаревичу стоило больших усилий уговорить старшего чекиста снова отвезти его под конвоем домой, чтобы собрать хоть какие-то пожитки для себя и жены.

Из Вильнюса супругов везли в разных вагонах. Из 750 человек, попавших в тюремный транспорт, около 70 составляли евреи, в основном – члены сионистских организаций.

22 июня 1941 года, в первый день войны между СССР и нацистской Германией, литовские узники все еще были в дороге. Неожиданно поезд остановился на какой-то станции и всем было велено выйти. Как оказалось, их привезли в Старобельский лагерь военнопленных, созданный на территории бывшего женского монастыря под Луганском. Изначально лагерь предназначался для пленных польских военнослужащих, но в 1940 году их расстреляли в Харькове и других местах. Лагерь простаивал; в первые дни войны это страшное место приняло арестованных из Литвы.

В Старобельске условия были ужасающими: общая антисанитария, вши, чесоточные клещи. Ко всеобщему облегчению, 26 июня 1941 года всех обитателей вывели из монастыря и вновь повели на станцию. Набив в каждый вагон под завязку, тюремщики двинули состав на север Страны Советов. Во время тяжелого пути практически все больные и ослабленные узники умерли. Воды заключенным не давали, при этом кормили их соленой рыбой. Физиологические потребности несчастным приходилось отправлять прямо в вагонах.

2 июля 1941 года состав доехал до места назначения – в посёлок Сосьва Свердловской области. Со станции арестованных погнали в сторону причала, где их ожидали баржи. По дороге конвоиры запрещали разговаривать, но кому-то все же удалось перекинуться словом с польскими беженцами, которых в Сосьве было чуть не больше, чем местных жителей.

Поляки рассказали конвоируемым, что их везут в один из пунктов Северо-Уральского исправительно-трудового лагеря, находящийся примерно в 18 километрах от поселка.

Лагерный пункт был устроен прямо на границе с тайгой. Во время движения тут и там раздавались выстрелы – кто выходил из строя, сразу получал пулю. В лесу, по дороге к лагерю, пришлось почти бежать не только из-за садящегося солнца, но из-за туч нещадно жалящих кровососов.

В лагере всех ожидал обыск и распределение по бригадам. Работать Штукаревича определили на валку леса. Делянки находились в 5, а то и в 10 километрах от лагеря. После двенадцатичасовой смены измученные узники возвращались в бараки, где их ожидал «ужин» – около 300 грамм хлеба и баланда. Уже через несколько недель заключенные стали напоминать ходячих мертвецов. К осени, когда похолодало, ситуация ухудшилась – прибывшие из Вильнюса массово умирали от истощения, болезней и тяжелой работы.

Через некоторое время арестованными занялись местные следователи, получившие наконец дела от литовских коллег. Следствие установило, что Абрам Штукаревич с 1930 по 1936 год «состоял в право-сионистской организации “Бейтар”» и, как указано в следственных документах, неоднократно выступал по радио – через сметоновский «Государственный радиофон» – с призывами о воспитании еврейской молодежи в сионистском духе. Выходило, что бейтаровца обвиняли не только в сионизме, но и в поддержке «фашистского сметоновского» режима. Все эти обвинения потянули на статью 58-13 УК РСФСР («Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения»), предусматривающую расстрел.

Но пока шло расследование, у Абрама Штукаревича внезапно появилась надежда на освобождение. Несколько попавших в лагерь поляков сообщили сидевшим, что между Сталиным и британским правительством идут переговоры о комплектовании из граждан присоединенных к СССР стран отдельных военных формирований. Армия, тем более под британским командованием, была бы для него, бывшего офицера, настоящим спасением.

5 декабря 1941 года из лагеря действительно начали освобождать поляков. Среди них был и кузен премьер-министра польского эмигрантского правительства Владислава Сикорского, который пообещал Штукаревичу и другим сионистам, что постарается вытянуть их из лагеря. Из этой затеи, правда, так ничего и не вышло. Не сработали и письма на имя Сталина с просьбой отправить Штукаревича и остальных евреев на фронт: сионисты считались особо нелояльными к советской власти «врагами народа», для них возможность искупить долг кровью не предусматривалась.

Тогда вместе с пятью другими заключенными Штукаревич вошел в состав подпольного польско-литовско-еврейского комитета. Красная армия терпела поражение за поражением, и узники думали, что рано или поздно советская власть рухнет. На этот случай зеки хотели назначить свое руководство и выработать план действий, предполагавший несколько вариантов развития событий. К общему мнению сидельцы так и не пришли, но все сходились на том, что необходимо будет разоружить охрану, захватить оружие и бороться за свою свободу.

Комитет просуществовал до конца 1942 года. Волна арестов внутри лагеря и изменившаяся внешнеполитическая обстановка привели к распаду организации.

Единственной отрадой заключенных оставались посылки, отправку которых постарались организовать через Сохнут бывшие польские евреи, сидевшие со Штукаревичем в лагере и выпущенные на свободу, служить в армии генерала Андерса. Помимо самих посылок, очень важной для лагерников была мысль о том, что они не одни и о них помнят.

В конце концов дело Штукаревича было передано на рассмотрение Особого совещания – в административный орган при НКВД СССР, который во внесудебном порядке выносил незаконные приговоры. В своем обвинительном заключении начальник Валмиерского Уездного отдела НКВД Латвийской ССР, еврей Розенштейн, которому было поручено дело Штукаревича, предлагал осудить сиониста на 5 лет лишения свободы. Особое совещание, собравшееся 17 июня 1942 года в Свердловске, срок утвердило – 5 лет ИТЛ.

Выжить в лагере, где за непродолжительное время умерло около 70 процентов заключенных, было сложно. Абраму помогло университетское образование, полученное в Литве. Одной из его спасительниц стала доктор лагерной медсанчасти Мармеладова. Узнав, что Штукаревич знает латынь, она на время медосмотров брала его в свои помощники. Штукаревичу и многим другим заключенным она указала в медкартах плохое состояние здоровья и, соответственно, запрет на тяжелые работы.

Пока Абрам пребывал в местах заключения, он потерял обоих своих братьев. Старший, Ханох Штукаревич, блестящий молодой врач, пламенный сионист, один из руководителей организации «Брит ха-Хаяль» в Литве, в 1944 году был также осужден – на 8 лет заключения. Уже во время пребывания в лагере его обвинили в организации группы для побега, осудили повторно и в апреле 1946 года расстреляли.

Средний, Шломо, в 1942-м году ушел на фронт. Героически сражался в 16-й стрелковой Литовской дивизии, был награжден медалью «За отвагу» и пал в 1944 году смертью храбрых.