Ицек Пшибильский
1906 – 2001
В один из летних дней 1935 года невысокий человек с задумчивым лицом шел по старому району города Сумы. Одет он был просто, по-рабочему, но все еще носил широкий армейский ремень, который остался ему на тяжелую память о службе в Войске Польском.
Мужчину звали Ицеком Пшибильским, а шел он из Сумского городского отдела ОГПУ, куда его в очередной раз пригласили для «разбора полетов». Снова его распекали за игнорирование оперативной работы. «Пшибильский, – орал куратор, – или ты будешь приносить нам сведения, или ты отправишься туда, куда Макар телят не гонял». На этот раз ему никаких заданий не дали, лишь пообещали, что с ним, таким-сяким, обязательно разберутся.
Чекисты его, перебежчика из Польши, даже не спрашивали: хочет ли он быть сексотом. Подсунули бумагу на подпись и приказали наблюдать за своими земляками. Однако стучать Пшибильский никогда бы не смог.
Выйдя из страшного здания в центре города, Ицек пришел домой и тем же вечером рассказал жене о том, что в органах ему поставили на вид за отказ от сотрудничества. Утром следующего дня он повстречал на улице своего приятеля – Леона Индыка. «Ицек, почему ты ходишь такой мрачный? – спросил Индык, поздоровавшись с товарищем. Скрывать правду Пшибильский не стал: «Леон, я был в ОГПУ. Там мне дали “нагрузку” – велели за тобой наблюдать и носить им постоянные отчеты».
Пшибильский думал, что его признание подействует на Индыка шокирующе, но тот, оглянувшись по сторонам, прошептал: «Ицек, я получил в том же месте точно такое же задание, только следить мне приказали как раз за тобой». Рабочие внимательно посмотрели друг на друга, пожали крепко друг другу руки, и, не проронив больше ни слова, пошли каждый своей дорогой. Так была разглашена государственная тайна Советского Союза: страна рабочих и крестьян держится на повальных доносах.
Ицек Пшибильский, польский иммигрант, в Советской Украине жил всего лишь четыре года, но за этот небольшой срок полностью в своей новой родине разочаровался. Низкая оплата труда, проблемы с жильем и перебои с промтоварами – все это были мелочи. Советский Союз, который он когда-то в молодости горячо защищал, оказался циничной тоталитарной диктатурой, где рабочим жилось еще хуже, чем при режиме Пилсудского.
Пшибильский оказался в Сумах после долгих испытаний. Родился он 25 марта 1906 года в местечке Белхатув, расположенном недалеко от Лодзи. В межвоенный период этот город называли польским Манчестером. Основой экономики Лодзи была текстильная промышленность, и все Пшибильские испокон веков были заняты этим промыслом.
Отец Ицека, Хаим Бер Пшибильский, и его мать, Хая Сара Шмулевич, были родителями дебятерых детей: трех дочерей и шести сыновей. Самым старшим был Сухер, выучившийся на раввина, за ним следовали Рейзл, Сара, Ривка, Ицек, Товия, Давид, Хаскель и умерший в младенчестве Кейцль. В 1915 году, во время Первой мировой войны, матери Ицека не стало. После ее смерти воспитанием малышей занялась старшая сестра Рейзл, а 9-летний Ицек вынужден был пойти работать, чтобы помогать семье.
Отец болел туберкулезом и не мог трудиться в полную силу, поэтому, не зная ни дня отдыха, оборванный и всегда голодный мальчик таскал людям дрова и воду, стараясь принести домой хоть пару злотых. В 14-летнем возрасте, научившись у отца тонкостям фамильного ремесла, Ицек устроился на ткацкую фабрику.
Тяжело работая с самого детства, Ицек, выходец из ортодоксальной еврейской семьи, отверг религию. Взамен он с энтузиазмом воспринял идеи Маркса и Энгельса, которые, как он считал, вели к освобождению всего трудового народа. С 1924 года парень уже находился в рядах «Профсоюза рабочих и тружеников текстильной промышленности Польши», последовательно голосуя там за «красную фракцию». В то же самое время, как и все его товарищи, Ицек стал членом левой организации «Цукунфт» – молодёжного крыла партии Бунд.
Молодой Пшибильский был типичным революционером своего времени. Являясь членом «Цукунфта» и профсоюза ткачей, он пел в рабочем хоре и занимался распространением листовок и газет. Однажды, когда во время одного из еврейских праздников вся его семья пошла в ателье фотографироваться, Ицек устроил самый настоящий демарш. В центр композиции фотограф поместил его брата-раввина Сухера, все остальные мужчины чинно смотрели в камеру, и лишь гладко выбритый Ицек по-бунтарски позировал, выставляя напоказ бундовский журнал «Валька» («Борьба»).
В конце 1920-х годов Польша, как и другие страны Европы, переживала тяжелый экономический кризис. И так традиционный для Польши антисемитизм обострился до такой степени, что любая искра могла разжечь в стране пламя массовых погромов.
Особенно отчетливо национальные проблемы проявлялись в армии. Призванный в начале 1927 года во второй батальон 25-го пехотного полка Войска Польского, Ицек c первого же дня убедился, что порядки в польских вооруженных силах были еще хуже, чем на гражданке.
В первый же день в части, расположенной в городе Пётркув-Трыбунальски, новобранцев построили на плацу. Прозвучала команда: «Всем жидам сделать шаг вперед!». Вышли не все, но чуть позже, в солдатской бане, новеньких ждала повторная проверка. Тем, кто скрыл свое происхождение на плацу, впоследствии устроили черные дни, хотя остальным евреям пришлось не лучше. Они вынуждены были постоянно выполнять самые грязные работы: чистить туалеты и конюшни. Иногда, потехи ради, командир плевал на пол, а солдат-еврей, под гогот «жолнежей», обязан был немедленно убрать за ним.
Эти издевательства Ицек Пшибильский терпеть не собирался. Служа на заставе недалеко от городка Олевск на Житомирщине, солдат каждый день думал о том, что совсем рядом – граница с царством самых счастливых рабочих, где еврейский вопрос был решен, а антисемитизм карался по закону. Доходившие до него слухи о творившихся в СССР ужасах Ицек считал лживой капиталистической пропагандой.
В конце концов, 9 июня 1929 года, в воскресенье, когда все солдаты-католики строем пошли к обедне в соседний город, оставив в качестве охраны в основном евреев, Ицек Пшибильский, в солдатской форме, со всем своим снаряжением и винтовкой, быстро побежал в приграничную рощу. Углубившись на несколько сот метров вглубь соседнего государства, дезертир наткнулся на советский патруль. Красноармейцам 19-го пограничного отряда он сообщил, что добровольно перешел из панской Польши в СССР.
Польского солдата быстро допросили прямо на месте и отправили под конвоем в Олевск. Там 11 июля 1929 года, на заседании специальной советско-польской комиссии, Ицек Пшибильский еще раз высказал желание попросить политическое убежище в Стране Советов. Советская власть была не против, особо не протестовали и поляки, лишь потребовав вернуть свое воинское имущество – винтовку.
Пройдя проверку ОГПУ и получив на руки временные документы, Ицек, по совету одного из местных евреев, поехал в Минск. Однако в белорусской столице работы для него не нашлось. После обращения к властям его, как профессионального ткача, отправили на сумскую фабрику «Красный текстильщик», куда он прибыл в конце сентября 1929 года.
В свой первый рабочий день на фабрике политбеженец щеголял в польской военной форме. К Пшибильскому сразу же подошли знакомиться земляки. Оказалось, что в Сумах проживало большое количество польских иммигрантов, часть из которых трудилась на том же предприятии. По их словам, местные порядки, вразрез с циркулировавшей на Западе советскими пропагандистскими слухами, были весьма специфичными. Немного погодя Ицек смог убедиться в этом сам.
Вскоре в его цеху объявили об объединении трудящихся в коммуну. После долгих препирательств коммуна была провозглашена, но всего за месяц стала живым воплощением известной русской пословицы – «двое пашут, а семеро руками машут». На счастье Ицека и его трудолюбивых коллег, социальный эксперимент просуществовал недолго: коммуна была расформирована как образчик вредного «левого уклона».
Впрочем, жизнь состояла не только из пропаганды. На фабрике Ицек познакомился с еврейской девушкой – Кларой Хаей Векслер. Клара Хая работала на том же предприятии модельером. Вскоре она вышла за молодого иммигранта замуж. Через год у пары родилась дочка, которую назвали Розой – в честь старшей сестры Ицека, Рейзл, а еще через четыре года, в 1935 году, еще одна девочка – Сала.
Отказавшись сотрудничать с ОГПУ в качестве осведомителя и раскрывшись перед своим земляком, Леоном Индыком, политэмигрант Ицек Пшибильский и предположить не мог, что полное погружение в советскую действительность было у него еще впереди.
В начале 1936 года на сумской суконной фабрике произошли большие изменения: как и во всей Советской стране, там были введены стахановские методы работы. Мнения рабочих начальство не спрашивало. Ицек Пшибильский, избранный коллегами профсоюзным групоргом, должен был показывать остальным пример, поэтому вызвался работать одновременно на трех станках. Работа закипела, но Ицек, как хороший специалист, привыкший к европейской рациональности, через несколько дней отказался обслуживать три станка. Взяв слово на рабочем собрании, он заявил, что станки в цеху стоят неправильно, поэтому следить за производственным процессом невозможно. Коллеги Пшибильского, без особого энтузиазма воспринявшие повышение трудовых норм, одобрительно загудели.
Начальство было в высшей степени недовольно. Такой старательный работник, на которого равнялись другие, позволил себе критиковать общественно важную кампанию! В ответ на критику Пшибильского норму на трех станках стала перевыполнять одна из работниц, хотя о качестве выпускаемой ткани и состоянии станков речь уже не велась. Помимо начальства, «надлежащие выводы» сделал и секретный осведомитель Учков, присматривавший за рабочими на фабрике по заданию ОГПУ.
Но реальная беда надвинулась после того, как Пшибильский ввязался в конфликт с другим иммигрантом из Лодзи – Абрамом Горном. Прибывший в Сумы в 1934 году, Горн привык к советским порядкам еще меньше Пшибильского. Товарищи критиковали его за то, что, в отличие от Ицека, он все время пытался хитрить и требовал для себя различных льгот. Впрочем, ему все сходило с рук до тех пор, пока, в один из своих больничных дней, Горн не отправился в кинотеатр, возле которого нос к носу столкнулся с Пшибильским. Ицек, выполнявший общественную нагрузку страхделегата по медицинским вопросам, вынужден был доложить о случившемся в фабком. В конце месяца Горн не получил денег за пропущенные по болезни дни. После этого земляк нашел Пшибильского в цеху и многообещающе заявил: «Я тебя так угроблю, что ты своих детей никогда не увидишь». И свое обещание Горн сдержал...
21 марта 1937 года, в качестве свидетеля, Абрам Горн оказался в кабинете у помощника оперуполномоченного Сумского ГО УНКВД Харьковской области Пиотровского. «Расскажите о контрреволюционной деятельности Пшибильского, польского перебежчика, работающего на суконной фабрике», – спросил свидетеля младший лейтенант и стал внимательно записывать показания.
По словам Абрама Горна, когда в 1934 году он прибыл в Сумы и познакомился с Ицеком Пшибильским, тот с ходу начал рассказывать ему об эксплуатации рабочих в СССР. Свидетель утверждал, что Пшибильский посоветовал ему уезжать домой, в Польшу, или, на худой конец, писать заявление на вступление в КП(б)У: только большевики хоть как-то могли выживать в Стране Советов.
Кроме того, Горн уверял, что примерно в то же самое время Пшибильский рассказывал ему ужасающие истории об умиравших на улицах украинских городов людях. Например, что бригада скорой помощи отказалась ехать к обессилевшему человеку, лишь посмеявшись в телефонную трубку: «Так а зачем нам ехать, если он еще жив?».
Горн также рассказал чекисту Пиотровскому, что Пшибильский регулярно отправлял своему младшему брату-бундовцу письма о тяжелом положении в СССР. В них он неоднократно намекал, чтобы оставшиеся в Лодзи братья и сестры даже не думали выезжать к нему. Копии этих писем Пшибильский отправлял бундовцам, которые их печатали в своей прессе. Им же он отправлял копии писем сестры самого Горна, некоей Давидович – когда-то она работала в Свердловске и отчаянно жаловалась на уровень жизни рабочего класса.
Были ли эти показания полностью ложными, сказать нельзя. По словам родни, в Польшу Ицек действительно писал, с предупреждениями – ни при каких обстоятельствах не ехать в Союз! Вскоре после допроса Горна за Ицеком Пшибильским пришли. Арестовав ткача 13 августа 1937 года прямо в цеху, оперуполномоченный Сумского ГО НКВД Федоров доставил Пшибильского в Сумскую следственную тюрьму.
Первый допрос, согласно материалам дела Пшибильского, состоялся 2 сентября 1937 года. Во время него арестованный «сознался» чекисту Пиотровскому в том, что писал в Польшу письма клеветнического содержания и бежал в Советский Союз не по идеологическим соображениям, а всего лишь скрываясь от армейской дедовщины.
Через месяц, 29 сентября 1937 года, арестованного политэмигранта допрашивал уже другой сотрудник Сумского ГО НКВД, лейтенант Жуков, которому Пшибильский вынужден был объяснять, почему «расшифровал» себя в качестве секретного осведомителя органов Леонтию Индыку.
Как проходили допросы в Сумском ГО НКВД летом-осенью 1937 года, Пшибильский впоследствии неоднократно описывал в своих ходатайствах о пересмотре уголовного дела. Категорически отказываясь клеветать на себя и других своих соотечественников, польских беженцев, Пшибильский обрек себя на издевательства, которые длились несколько суток. Сидя в допросной на краю деревянного табурета, арестованный подвергался постоянным оскорблениям. Вставать и двигаться не разрешалось. Когда Ицек через долгие часы совершенно обессилел и опустил голову, один из сменявших друг друга следователей ударил его по лицу и потребовал сидеть прямо, заорав: «Подними голову! Ты тут не в гостях у тестя находишься!». Никаких протоколов при этом никто не вел. Лишь ко 2 сентября, через несколько недель издевательств, арестованный подписался под протоколом, который ни разу не читал.
О бытовавших в годы Большого террора в Сумском ГО НКВД нравах красноречиво говорило возбужденное в июне 1939 года уголовное дело в отношении временно исполнявшего обязанности начальника 8-го отдела Харьковского УНКВД, лейтенанта госбезопасности Кудринского. Возглавлявший в 1937 году Сумской ГО НКВД Кудринский, вместе со своими подчиненными Федоровым, Фадеевым и Жуковым, добивались от ни в чем не повинных людей «чистосердечных признаний» главным образом издевательствами и угрозами. Излюбленной пыткой этой команды было держать несчастного долгими часами в одном положении – и арестанту не оставалось ничего другого, как признаваться в том, чего он никогда не совершал. Если это не помогало, то энкавэдэшники били арестованных линейкой, табуреткой и даже специально припасенным для этих целей бревном.
Несмотря на «эффективность» этих методов следствия в обвинительном заключении, составленном 1 октября 1937 года следователем Жуковым, Пшибильскому «пришить» статью 54-6 УК УССР («шпионаж») не получилось. Опираясь на самооговор арестованного политбеженца, показания находившегося в тюрьме Абрама Горна (арестованного в тот же день, что и Ицек Пшибильский), а также агентурные данные, следователь обвинил Ицека «всего лишь» в антисоветской деятельности. Отдельно в заключении отмечался факт его «саморасшифровки» перед другим осведомителем и нежелание работать на НКВД.
Дело Ицека Пшибильского рассматривалось не в суде, а на заседании межведомственного внесудебного органа – так называемой «двойки», в лице наркома внутренних дел Ежова и прокурора СССР Вышинского. 21 октября 1937 года «двойка» вынесла Пшибильскому приговор – 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Этапом он немедленно был направлен в Ухто-Ижемский исправительно-трудовой лагерь НКВД СССР, находившийся в Коми АССР.
Жену осужденного, Клару Хаю Пшибильскую, которая за время следствия успела родить еще одну дочку, Суру, в январе 1938 года чекисты выбросили из квартиры. Со стороны энкавэдэшников и руководства суконной фабрики это подавалось ни много ни мало как акт доброй воли: благодари, мол, что с тобой не случилось чего похуже. Молодой женщине с малолетними детьми пришлось жить в сыром и холодном подвале, а на ее жалобы о незаконном осуждении супруга никто реагировать и не помышлял.
Дело о реабилитации осужденного иммигранта, казалось, начало понемногу сдвигаться с мертвой точки лишь после ареста главного сумского чекиста Кудринского. Кудринского признали психически нездоровым, выявив многочисленные нарушения, совершенные им и его подчиненными, а по делу Пшибильского назначили дополнительную проверку.
Но несмотря на исключительно положительные отзывы об осужденном со стороны коллег, соседей и знакомых, ни разу не слышавших от него ничего антисоветского, следчасть УНКГБ по Сумской области приняла воистину иезуитское решение. В связи с тем, что главные свидетели по делу, сотрудник суконной фабрики Абрам Горн и токарь завода имени Фрунзе Леон Индык, были уже пару лет как расстреляны и их показания нельзя было перепроверить, чекисты в пересмотре решения по уголовному делу отказали.
Чтобы подкрепить свою позицию, следчасть УНКГБ в своем заключении от 3 мая 1941 года упоминала, что Ицек Пшибильский в местах лишения свободы разрабатывался оперативно-чекистским отделом НКВД как «подозрительный по шпионажу».
О каком шпионаже в этом северном лагере шла речь, неизвестно. Во время отсидки Ицеку Пшибильскому пришлось выполнять каторжную работу на лесозаготовках. В суровом климате, когда зимой температура доходила до минус 50 градусов, зэкам защитится от холода было нечем, поэтому, послушав совет старшего товарища, осужденного медика, Ицек приучил себя наносить на лицо машинное масло или солидол. По указанию того же сидельца, чтобы избежать цинги, от которой страдали каторжане, Пшибильский использовал собранную в найденные на мусорке жестянки сосновую живицу.
В лагере заключенных постоянно преследовал голод. В дни совсем уж отчаянной бескормицы Пшибильскому пришлось прибегнуть к крайней мере: он разрезал свой военный польский кожаный ремень и сварил вместе с грибами, которые насобирал в лесу. В другой раз зеки, идя в лес на рубку деревьев, ухитрились увести запряженную в сани колхозную лошадь. Недалеко от делянки животное убили и закопали в снегу. Заключенные несколько месяцев питались кониной, пока от туши не остались одни обглоданные кости. За такую кражу Ицеку с товарищами вполне могла грозить высшая мера наказания, но смерть от истощения пугала их куда больше.
Помимо авитаминоза, заключенные очень часто страдали от недостатка в организме натрия. Наученный бывалыми зэками, Пшибильский, работавший иногда на чистке железнодорожных цистерн, соскребал со стенок богатый натрием налет. Измельченный камень превращался в соль, которую Ицек выменивал на лишнюю пайку хлеба.
Однако не только голод и холод донимали сидельца. Временами Ицеку приходилось давать сдачи отпетым антисемитам, которых хватало среди заключенных. Один из них, здоровый верзила, буквально не давал Пшибильскому прохода. Рассказав об этом своему другу-врачу, Ицек получил от него дельный совет: «Когда он снова начнет к тебе цепляться, сконцентрируйся и ударь ему между бровями над переносицей».
Когда в очередной раз верзила начал оскорблять Ицека и распускать руки, бывший политбеженец последовал совету: изловчился и со всей силы двинул агрессора кулаком. От удара в указанное врачом место у обидчика из носа полилась кровь, которую никто не мог остановить. Антисемита увели в лазарет, и больше он к Ицеку не лез.
13 августа 1947 года, отбыв 10-летний срок в Ухтижемлаге, Ицек Пшибильский вышел на волю. По совету других зэков-евреев он поехал в город со значительным еврейским населением – Черновцы. В Черновцах он стал работать на фабрике «Текстильщик». Вскоре репрессированный узнал от родственников и бывших соседей страшные известия: его жена, Клара Хая Пшибильская, сражавшаяся до последнего за освобождение мужа, его младшая дочь, Сура, и средняя, Сала, погибли во время войны. Старшую дочку, Розу, спасли и поместили в детский дом – но никто не знал, в какой. Перевернув весь Советский Союз, Ицек все же нашел Розу! Она была уже взрослой девушкой, и отец едва смог ее узнать.
После войны люди мечтали об одном – о мирной жизни. Ицек Пшибильский снова завел семью, женившись на уроженке Бессарабии – Любе Гойхберг. В 1949 и 1950 годах у молодой семьи родилось двое сыновей: Цалик и Александр.
Так же напряженно, как старшую дочь, Ицек искал свою семью, оставленную в Польше. Выяснилось, что трое его братьев жили в Буэнос-Айресе, а остальные члены семьи, не уехавшие Лодзи, были убиты в нацистских концлагерях. Чтобы прожить остаток дней вблизи родных и уехать из тоталитарной страны подальше, Пшибильский решился на переезд в Аргентину. Возможность добраться туда появилась благодаря Польше, которая, по договоренности с СССР, принимала репатриантов из числа своих бывших граждан. А уже из Польши, в отличие от Советского Союза, евреев выпускали на все четыре стороны. Но сначала нужно было очутиться в Польше.
Подав документы на репатриацию, Пшибильский решил до отъезда добиться от правительства реабилитации. На основании этого советская власть должна была признать, что он безосновательно сидел в лагере. С 1939 года бывший польский перебежчик неоднократно подавал жалобы, категорически отрицая все обвинения и требуя справедливости.
И ему-таки удалось победить систему! Дело в отношении Ицека Пшибильского было пересмотрено Военным трибуналом Киевского военного округа 19 марта 1957 года. Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 21 октября 1937 года было отменено, а дело в отношении Пшибильского прекращено за отсутствием состава преступления.
Справку о реабилитации Ицек хранил как золото: он хотел показать свободному миру, что был заточен большевиками в лагерь без какой-либо причины. Уезжая из СССР, Ицек опасался, что пограничники отберут у него справку, поэтому документ был аккуратно зашит в детскую подушку.
В 1958 году, после долгих бюрократических процедур, Пшибильские выехали в Лодзь. В Аргентину иммигрировать сначала не получилось: президент Артуро Фрондиси несколько лет не принимал никого из социалистических стран. В апреле 1960 года Пшибильские отправились в Бразилию. Лишь после получения там резидентства, 2 ноября 1960 года, они смогли попасть в конечную точку своего маршрута – порт Буэнос-Айрес. Там Ицека ждали его братья Товия, Давид и Хаскель с семьями. Оставшиеся в живых члены семьи, которые не видели друг друга более тридцати лет, впервые смогли обняться.
В Аргентине Ицек Пшибильский показывал свой документ о реабилитации местным коммунистам. Но они жили в роскоши в Буэнос-Айресе, и никак не могли поверить в зверства «советского рая», который из своих уютных кабинетов рьяно защищали.
Тоже уверовавший когда-то в коммунистическую утопию, но быстро в ней разочаровавшийся, Ицек Пшибильский выдержал столкновение с системой. Он отказался участвовать в том, чтобы обрекать людей на тюрьму и смерть. Пройдя с высоко поднятой головой все испытания, потеряв родных и близких, он смог снова создать еврейскую семью и вырастить детей в свободной стране.
В Аргентине он работал на текстильной фабрике, принадлежавшей его братьям.
Он скончался в весьма преклонном возрасте в Буэнос-Айресе 28 июня 2001 года. Но на самом деле герой никогда не умрёт, он живет в народе вечно.
06.01.2025
Библиография и источники:
Przybylski, Calik. "Autobiografia." Неопубликованная рукопись, Буэнос-Айрес, март 2020.
Пшебільський Іцек Хаімович, ДА Сумської області, Фонд: Р-7641, Опис: 1, Справа: 579
Воспоминания доктора Цалика (Карлоса) Пшибильского (записаны в октябре 2022 года).
Сора Сала Пшибильская, Клара Хая Пшибильская // Яд Вашем. Мемориальный комплекс истории Холокоста.
