В сентябре 2020 года не стало Василия Михайловского — одного из создателей организации «Зикарон шоа» и украинской ассоциации жертв Холокоста. Для Михайловского, урожденного Цезаря Каца, Катастрофа была частью личной истории. В возрасте четырех лет он оказался без семьи в оккупированном Киеве и лишь чудом не погиб в Бабьем Яру. От неминуемой смерти его спасла отвага двух женщин — его украинской няни Анастасии Фоминой и русского врача Нины Гудковой.

Цезарь Кац, или Цезик, как его называли домашние, родился в Киеве в 1937 году в семье Петра Соломоновича Каца и Ципы Зильберштейн. Ципа умерла вскоре после родов, и Петр Соломонович остался один с двумя детьми. Маму Цезику и его старшему брату Павлу заменила няня Анастасия Константиновна Фомина.

Анастасия Фомина была простой деревенской женщиной. В 1932 году во время голода в Украине она уехала из деревни под Мариуполем в Киев. Здесь ее спустя пять лет нашел отец Цезика: она переехала в их квартиру в качестве помощницы по хозяйству и няни для малышей.

Кацы, по советским меркам, жили неплохо. У Петра Соломоновича была хорошая и не слишком опасная должность — он был директором небольшой кофейни на Крещатике — и обладателем нескольких комнат в коммунальной квартире в центре города, на улице Костельской. Здесь, помимо его самого, няни и детей, жила еще их бабушка. Цезик и Павлик играли во дворе, катались на велосипеде, лакомились мороженым и по выходным отправлялись на прогулки с папой — что еще нужно для счастья?

22 июня 1941 года детство Цезика неожиданно закончилось. Отца, Петра Соломоновича, призвали в Красную Армию, а Цезик вместе с братом Павлом, няней Анастасией и бабушкой сели в поезд, который должен был увезти их в эвакуацию. Но поезд никуда не поехал: вместо него в сторону Москвы шли эшелоны с заводским оборудованием — и так целую неделю. Пассажиров поезда не кормили, поэтому, когда кончились взятые с собой припасы, бабушка послала Анастасию с Цезиком в Киев — за провизией.

Вернувшись из Киева на станцию, ни поезда, ни бабушки, ни брата они не нашли: в самый последний момент их поезд все-таки отправили в Москву. Пришлось Цезику с няней ехать назад в Киев, в свою квартиру.

Здесь 28 сентября Цезик в последний раз увидел отца. Вместе с другими солдатами Петр Соломонович попал в окружение и был доставлен в Дарницкий лагерь для военнопленных. Чудом избежал расстрела — когда евреям и коммунистам приказали выйти из строя, его товарищ удержал его за руку и тем спас ему жизнь. Он оказался в колонне, которую нацисты перегоняли в другое место. Колонна шла по киевским улицам. По дороге фашисты расстреливали тех, кто передвигался с трудом, их трупы оставались лежать на дороге. Когда колонна оказалась на улице Керосиновой, неподалеку от дома Кацев, Петр Соломонович притворился, что в него тоже попала пуля, и упал. Колонна пошла дальше, а Петр Кац поднялся и побежал домой. Однако скрыться в родных стенах ему не удалось.

Пока няня собирала ему еду — он еле держался на ногах от голода — в дверях показались дворничиха с двумя полицаями. Отец выскочил через заднюю дверь, и, видимо, был схвачен на улице и убит — никто из родных его больше никогда не видел.

«Жидёнка отведи в Бабий Яр», — заявила Фоминой дворничиха, войдя в роль представительницы новой власти. Утром Анастасия собрала нехитрый скарб и отправилась с ребенком на окраину города, где было приказано собраться всем евреям. Народу на улице было много, и Цезик решил, что это праздничная демонстрация из тех, на которые он не раз ходил вместе с папой. Он веселился, просил няню купить ему надувные шарики, балансировал на трамвайных рельсах.

Навстречу попалась знакомая, шепнувшая няне: «Сама идешь на смерть и ребенка с собой тащишь». Но Анастасия Фомина не поверила: какая опасность могла угрожать четырехлетнему малышу и женщине со стороны немцев? Она была малограмотной крестьянкой, но даже старые евреи, пережившие погромы и революцию, не могли себе представить, что их ждет. В колонне, которая шла от нынешней Площади Независимости в сторону улицы Лукьяновка, старики авторитетно заявляли: «Товарищи, не волнуйтесь! Мы помним немцев еще по Империалистической — они точно нас переселят в Палестину». Другие спорили: «Какая Палестина? Нас переселяют, чтобы спасти от погромов — так уже было в ту войну!».

На улице Мельникова немцы оборудовали КПП. Колонну людей оттеснили от обочины прикладами, чтобы те не смешивались с толпой зевак. Началась давка. Эсэсовцы и полицаи орали во все горло и спускали на людей огромных овчарок. Одна из них вырвала сумку с продуктами из рук няни. Цезик разрыдался от испуга, и это их спасло: кто-то сердито толкнул рыдающего ребенка, и Анастасия с Цезиком вдвоем упали на противотанковый еж. Один из нацистов поднял няню за шиворот и толкнул ее, вместе с Цезиком, не в шеренгу к евреям, а в толпу, стоявшую вдоль дороги — в руке она держала паспорт, где было написано «украинка», на мальчика же никто внимания не обратил. Они спрятались в подворотне и сидели там не шелохнувшись, пока шум и крики на улице не смолкли. От пережитого испуга у Цезика надолго отнялся язык.

Теперь уже Анастасия поняла, что к чему, и, опасаясь дворничихи и соседей, решила не возвращаться домой. Две недели они с ребенком прятались у подруг Фоминой, ночевали под открытым небом в киевских развалинах. Но долго так продолжаться не могло — кто-нибудь обязательно донес бы на них властям. Одна из знакомых Фоминой посоветовала отвести Цезика в приют для бездомных детей на улице Предславинской — бывшую детскую больницу. Возможно, там он сможет выжить. Няня написала на бумажке имя «Вася Фомин», дала ее в руки мальчику, постучалась в двери приюта и, опасаясь расспросов, спряталась за углом.