Хаим Маринов
1904 – 2001
Днем 7 февраля 1926 года в украинском городе Конотопе проводилась операция по поимке опасного политического преступника. Сотрудники ГПУ, отвечавшие за операцию, охотились за неким Элиезером, приехавшим в Конотоп из Ленинграда.
Вскоре подпольщик, действовавший как эмиссар Единой всероссийской организации сионистской молодежи (ЕВОСМ), был задержан в переулке Червякова, дом 27, в квартире местной еврейки Нины Карлиной. Гэпэушники взяли Элиезера прямо во время работы над Циркуляром № 3, предназначавшимся для распространения среди городских комитетов сионистской организации. Советские чекисты тогда, конечно, не могли и предполагать, что студент Хаим Маринов, который скрывался под кличкой Элиезер, через много лет займет пост заместителя мэра Иерусалима и даже некоторое время будет исполнять обязанности главы Святого города.
Хаим Маринов происходил из мещан белорусского городка Борисов, располагающегося почти в ста километрах от Минска. Его отец, Евель Гершевич, до революционных событий 1917 года служил приказчиком на смолокуренном заводе, а после установления советской власти трудился на борисовском железнодорожном вокзале, где отвечал за погрузку топлива. По другой версии, Маринов-старший до большевистского переворота успешно вёл торговлю древесиной и занимался производством скипидара. В начале 1920-х годов Евель Гершевич на три четверти потерял трудоспособность и был вынужден оставить работу. Хранительницей дома в этой типичной для тех мест еврейской семье была мать – Хая Шимоновна, в девичестве Аронина. Под её опекой подрастали шестеро детей: четыре сына – Хаим, Рафаил, Исаак и Гершон и две дочери – Злата и Голда.
В юные годы образование Хаима складывалось из традиционного религиозного и светского направлений. Основы иудаизма он постигал в хедере, где опытные меламеды знакомили его со священными текстами, а дополнительные занятия с частными учителями углубляли эти познания. Параллельно юноша посещал русскую гимназию, где получал классическое образование.
Особое внимание в семье Мариновых уделялось изучению иврита. Евель Гершевич, понимая важность знания древнего языка, специально пригласил из губернского центра опытного преподавателя. Примечательной особенностью стало то, что к урокам допускались и девочки – Злата и Голда, что являлось редкостью для еврейских семей того времени.
В переломном 1917 году, когда Российская империя содрогнулась от революционных потрясений, в жизни юного Хаима произошло событие, определившее его дальнейшую судьбу. Тринадцатилетним подростком он вступил в ряды сионистского молодежного движения, чьи идеи о возрождении еврейского национального очага глубоко затронули его душу.
В дни после Февральской революции, когда улицы российских городов заполнились возбужденными толпами демонстрантов, среди множества развевающихся над ними знамен можно было увидеть и бело-голубые флаги. В этих манифестациях, охваченный юношеским энтузиазмом и верой в светлое будущее еврейского народа, принимал участие и Хаим Маринов, делая свои первые шаги на пути общественного активиста.
Первый арест в жизни молодого сиониста пришелся на один из самых священных дней еврейского календаря – канун Йом Кипура 1922 года. В тот день сотрудники ГПУ задержали не только Хаима, но и его брата Рафаила, известного среди товарищей как Фоля, который также посвятил себя национальному движению.
Хаиму Маринову предъявили серьезное обвинение – в активном руководстве организацией «Гехолуц». К тому моменту он действительно входил в состав борисовского комитета этой сионистской организации, одним из создателей которой был легендарный Иосиф Трумпельдор.
Под давлением следователей молодой активист был вынужден дать письменное обязательство прекратить деятельность в нелегальных сионистских организациях. Однако преданность идее оказалась сильнее страха перед репрессиями. Вопреки данному под принуждением обещанию, Маринов свою работу в «Гехолуце» продолжил.
В период первого столкновения с ГПУ Хаим был студентом Борисовского педагогического техникума. Несмотря на политические преследования, он успешно закончил три курса обучения, и осенью 1923 года отправился в Ленинград. В бывшей столице империи он продолжил учиться, поступив в Государственный институт физического образования.
В ходе следствия после второго ареста в Конотопе, в 1926 году, Маринов раскрыл подробности своего участия в сионистском движении. По его показаниям, осенью 1925 года, учась в Ленинграде, он вступил в ряды ЕВОСМ, после чего по решению ее Центрального комитета был направлен для работы в Черниговскую область.
ЕВОСМ, согласно программным документам, подписанным в марте 1924 года, позиционировала себя как независимое «аполитическое» молодежное движение в составе мировой Сионистской организации. ЕВОСМ подчеркивала свою автономность от всех партий, что должно было обеспечить свободу критического мышления её членов.
Следуя примеру таких организаций, как Геховер и Гистадрут, ЕВОСМ сосредоточила свои усилия на культурно-просветительской работе. В центре внимания находилось изучение иврита, еврейской культуры, истории и теоретических основ сионизма. Другие важные направления деятельности – практическая подготовка к труду в Палестине и физическое воспитание – были делегированы специализированным организациям: «национальному» Гехолуцу и спортивным клубам Маккаби.
В показаниях Маринова лето-осень 1925 года предстают как период его активных перемещений по стране. С июля по сентябрь он находился в родном Борисове, откуда направился в Сновск, где по делам организации пробыл несколько недель. Именно там он получил подпольную кличку Элиезер, ставшую его новым именем в сионистском движении. Примечательно, что под давлением, которое оказывалось на него во время следствия Маринов сохранил верность конспиративным принципам, отказавшись назвать адреса своих явочных квартир в Сновске.
Маршрут его дальнейших передвижений напоминал маятник: из Сновска он отправился в Ленинград, где провел месяц, затем в конце сентября вновь вернулся в Украину. После двух-трех недель пребывания в Сновске, в ноябре 1925 года, он добрался до местечка Городня. В Городне он тоже провел около двух недель, занимаясь организационными вопросами и инспекцией местных ячеек, а оттуда вновь вернулся в Сновск.
Череда разъездов по Черниговщине завершилась 30 января 1926 года, когда Маринов обосновался в Конотопе. Именно здесь, спустя чуть более недели активной работы, его настиг арест.
Обстоятельства ареста Маринова раскрываются через показания Нины Карлиной, дочери местного торговца Натана Карлина. По её словам, в полдень 7 февраля 1926 года в дверь их дома постучал незнакомец, назвавшийся её двоюродным братом из Ленинграда – Мариновым. Не потребовав у гостя документов, девушка предложила ему дождаться возвращения родителей. Молодой человек расположился за столом и, попросив бумагу с чернилами, погрузился в работу над какими-то записями. Спустя час раздался новый стук – на пороге появились сотрудники ГПУ, которые после обыска увели «кузена». Явно Нина содержала явочную квартиру и была частью ячейки
История, рассказанная Ниной, вызвала подозрения у сотрудника Конотопского отдела ГПУ УССР Клименко, который и арестовал Маринова. На допросе Клименко интересовался странным поведением Нины Карлиной, которая стала ходить в тюрьму к якобы незнакомому ей человеку. «Почему вы носите ему обеды, белье и его посещаете?» Нина пояснила свои действия состраданием к человеку, арестованному в их доме. Действительно ли он их родственник, семья к моменту допроса Нины, по ее словам, так и не выяснила.
Сомнения следствия усилила и обнаруженная при обыске в доме Карлиных листовка организации «Маккаби». Происхождение этого компрометирующего документа Нина объяснить не смогла. Все эти детали наводили следователей на мысль, что связь между Мариновым и семьёй Карлиных была отнюдь не родственной, а партийной.
Очевидно, что арест Маринова не был случайностью – сотрудники ГПУ вели тщательное наблюдение за сионистским подпольем, умело используя агентурную сеть. Имя молодого активиста было им хорошо известно задолго до его задержания в Конотопе.
При аресте у Маринова обнаружили переписку, однако он проявил стойкость на допросах, отказавшись раскрыть личности своих корреспондентов – некой девушки, а также сионистов Бориса и Лёвы. Одну находящуюся при нем бумагу Маринов смог уничтожить. На прямой вопрос уполномоченного Конотопского отдела ГПУ УССР Клименко арестованный невозмутимо ответил: «Она и была изорвана раньше, но почему на мелкие куски – не знаю».
Среди изъятых материалов особый интерес следователей вызвал номер журнала «Цеирей Цион» («Гитахдут») за ноябрь-декабрь 1925 года – печатного органа сионистско-трудовой партии «Цеирей Цион» (Гитахдут). Как у него появился этот журнал, Маринов объяснил расплывчато, сообщив лишь, что получил его «у одного человека».
В руки следователя также попало письмо из Сосницы Черниговской области, отправленное некой Ципой своей киевской подруге. В нем содержались любопытные детали о визите Маринова в это местечко. В Сосницы он приехал неожиданно, в связи с проведением политической проверки местной ячейки ЕВОСМ.
Судя по письму, молодой инспектор не произвел благоприятного впечатления на местных активисток. «Слишком тяжелый он человек», – писала Ципа, рассказывая, как Маринов спешно покинул их собрание, даже не попрощавшись, «вылетев из дома как ошпаренный». Между делом она упомянула и о том, что по его просьбе передала ему киевский адрес соратницы, добавив: «Будет у тебя – приветствуй».
Впрочем, такое поведение Маринова было вполне объяснимо. Находясь на нелегальном положении и координируя работу сионистского движения целого региона, он не мог позволить себе светские любезности. Его мысли были заняты куда более серьезными вопросами – обеспечением безопасности организации и успехом общего дела. На кону стояла не его судьба, а положение всего подполья. Однако полностью обезопасить организацию было невозможно: методы работы ГПУ с сионистским подпольем напоминали изощренную игру кошки с мышью, где каждый шаг активистов находился под неусыпным надзором органов.
В конце февраля 1926 года дело Маринова передали из Конотопа в Секретный отдел ОГПУ УССР в Харькове. Здесь его судьбой занялись уполномоченные СОГПУ Хозе и Чердак. Несмотря на свое еврейское происхождение, никакого сочувствия харьковские чекисты к Маринову не проявляли.
16 апреля 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ, рассмотрев дело, вынесло суровый вердикт – три года сибирской ссылки по статье 61 УК УССР (помощь международной буржуазии). Начался долгий, изнурительный путь к месту ссылки. Месяцами Маринова перевозили от одной тюрьмы к другой, держа его и других заключенных в невыносимых условиях.
Однако судьба готовила неожиданный поворот. 7 января 1927 года, спустя почти девять месяцев после первого приговора, Особое Совещание вновь обратилось к делу № 37296, заведенному на молодого сиониста. Прежнее решение о трёхлетней сибирской ссылке было пересмотрено – Маринову разрешили покинуть страну через южные порты с правом выезда в Палестину.
За этой удивительной переменой отношения к узнику стояла Екатерина Пешкова – первая жена писателя Максима Горького, глава организации “Помощь политическим заключенным”. Благодаря её вмешательству наказание превратилось в долгожданную возможность эмигрировать.
Известие о замене сибирской ссылки на выезд в Палестину настигло Хаима в далёком Киренском округе, где суровая сибирская зима, словно испытывая его терпение в последний раз, держала его в плену. Скованный ледяными оковами края, где единственной транспортной артерией была величественная Лена, Маринов был вынужден ждать весны.
Финальную точку в этой истории раскрывает сообщение Полномочного представительства ОГПУ по Северному Кавказу от 15 июня 1928 года. Постановление Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 7 января 1927 года в отношении административно-ссыльного Маринова Хаима Меердовича уже было на тот момент исполнено – через Одесский порт он навсегда покинул пределы страны, отправившись в Палестину.
Корабль «Пьер Лотти» причалил к берегам Яффо в весьма символическую дату – 7 ноября 1927 года, в десятую годовщину Октябрьской революции. Среди сошедших в тот день с его борта на землю Эрец-Исраэль был и Хаим Маринов. Этот день стал для него началом новой жизни.
Он прибыл в Страну примерно через полгода после своего брата Рафаила, чья судьба была схожей: ссылка, замена наказания на выезд в Палестину, долгожданная свобода. Оба брата выбрали своим домом Иерусалим. Их младший брат Гершон, такой же убежденный сионист, тоже смог присоединиться к ним, но существенно позже – лишь в 1930 году.
Иерусалим стал для Хаима Маринова не просто местом жительства, а настоящей судьбой – он никогда не покидал город больше чем на несколько дней. Первые двенадцать лет в Святом городе он посвятил ремеслу каменотеса и изготовителя лестниц. След его умелых рук хранят многие знаковые здания Иерусалима: он создавал лестницы для одного из корпусов медицинского центра « Штрауса», Национальной библиотеки на горе Скопус... Так бывший подпольщик-сионист буквально высекал в камне свой путь к новой жизни.
В Эрец-Исраэль судьба свела Хаима Маринова с Даней Жерновской. Вскоре она стала его супругой. Даня, получившая в СССР профессию медсестры-акушерки, прибыла в страну как сионистка-пионерка (халуца) и была направлена в Акко. Первое время она трудилась отнюдь не по своей медицинской специальности, а на экспериментальной станции в лесном питомнике. Но позже её призвание нашло своё применение – долгие следующие годы она работала медсестрой в больнице «Бикур Холим», расположенной недалеко от кинотеатра «Эдисон» в тогдашнем центре города.
Зимой 1930 года в молодой семье произошло радостное событие – родился их первенец Амнон, которому было суждено стать выдающимся израильским физиком и профессором Еврейского университета. Позже семья пополнилась дочерью – Нирой, которая стала первым научным руководителем Института Гертнера по эпидемиологии и научным исследованиям.
Новая глава в жизни Маринова началась, когда Гистадрут (Федерация труда) решил создать в Иерусалиме бюро по трудоустройству. Целью организации была помощь ищущим работу и справедливое распределение имеющихся вакансий среди множества соискателей. Хаим был назначен руководителем этого бюро, а в 1939 году его избрали главой Союза строительных рабочих Иерусалима.
Глубоко переживая за судьбу строительных рабочих, не имевших постоянной занятости, Маринов инициировал создание особого страхового фонда. Этот фонд обеспечивал временным строительным рабочим важнейшие социальные гарантии: ежегодный отпуск, оплату больничных листов и пенсионное обеспечение. Его инициатива положила начало развитию системы социального страхования в стране – вслед за первым фондом появились другие, такие как существующий по сей день «Мивтахим». Так бывший сионистский активист стал одним из архитекторов системы социальной защиты в Земле Израиля.
Под руководством Маринова были построены два механизированных завода в Атароте и Кастеле, производившие щебень, строительный камень и известь для нужд растущего города. Это было стратегически важное решение, поскольку до того момента поставка большинства строительных материалов в районе Иерусалима находилась в руках арабских предпринимателей.
Когда разразилась Война за независимость, Маринов встал на защиту родного города, возглавив подразделение Хаганы в на севере Иерусалима. После войны его организаторские способности нашли применение в мирной сфере – он был назначен директором предприятий компании «Эвен ве-Сид» («Камень и известь») в Иерусалиме. «Эвен ве-Сид», тесно связанная с такими профсоюзными компаниями, как «Солель Боне» и «Херут», входила в систему подрядных организаций Гистадрута и являлась одним из крупнейших подрядчиков мэрии Иерусалима. Война за независимость нанесла тяжёлый удар по созданной ранее инфраструктуре – оба завода были разрушены, а Атарот к тому же оказался под контролем арабских сил. После окончания военных действий Маринов с присущей ему энергией взялся за восстановление завода в Кастеле. А еще по его инициативе там был создан транзитный лагерь в районе Кастель для репатниантов, со временем превратившийся в процветающий городской район.
В декабре 1950 года жизнь Маринова омрачилась тяжелой утратой – смертью его верной спутницы Дани. Этот удар судьбы усугублялся многолетней разлукой с семьей, оставшейся в Советском Союзе. Железный занавес на долгие десятилетия оборвал всякую связь с родными. Его сёстры и брат Исаак остались по ту сторону непреодолимой границы.
Особенно трагичной оказалась судьба отца – Евеля Гершевича Маринова. Война застала его в Ленинграде, где он стал одной из многочисленных жертв блокады. Хаиму так и не довелось узнать, где покоится прах его отца – эта скорбная тайна навсегда осталась похороненной в братских могилах удушенного осадой города.
В 1950-х годах общественная карьера Маринова вышла на новый уровень. Он стал членом городского совета Иерусалима. В муниципалитете он служил в 1950-1955 годах, вместе со своим товарищем по профсоюзному движению Мордехаем Иш-Шаломом (Фридманом), который позже, в 1955-1959 годах, занял пост заместителя мэра Западного Иерусалима.
В городском совете Маринов проявил себя как принципиальный политик. Особенно заметной стала его позиция по вопросу увековечивания памяти членов Эцель и Лехи. В январе 1955 года он участвовал в знаковом голосовании, когда большинством голосов членов фракций Гистадрута, МАПАМ, прогрессистов и йеменцев было отклонено предложение комиссии по наименованиям о присвоении двум улицам имен в честь этих военных организаций. Примечательно, что в ходе дебатов Маринов выступил против названия улиц в честь Эцель и Лехи, но, в отличие от своих единомышленников, занял более взвешенную позицию, отметив различие между отдельными бойцами и организационной структурой. Тем не менее его позиция вызвала резкую критику со стороны правой газеты «Херут».
После выборов 1959 года он вновь был избран в муниципалитет и назначен заместителем мэра. На этом посту он возглавил подкомитет по строительным лицензиям и городскому планированию. В этот период Маринов фактически руководил водным департаментом и значительной частью работы инженерного отдела города, хотя формально эти полномочия находились в руках мэра.
Впрочем, карьера Маринова в городском управлении не была безоблачной. Его одновременное руководство компанией «Эвен ве-Сид» и работа в городском инженерном отделе вызывали обвинения в конфликте интересов. В начале 1964 года он оставил пост в «Эвен ве-Сид» и стал оплачиваемым заместителем мэра, хотя неформальные связи с компанией сохранил.
После победы партии РАФИ во главе с Тедди Коллеком на выборах 1965 года Маринов оказался в оппозиции. Однако политическая ситуация резко изменилась в мае 1967 года, накануне Шестидневной войны. Тогда была сформирована общегородская коалиция, в которую вошел Маринов. В декабре того же года, он вновь занял пост заместителя мэра, курируя работу городского инженера и транспортные вопросы.
Важным политическим успехом стала победа Маринова над Мордехаем Иш-Шаломом в тайном партийном голосовании перед выборами 1969 года. Включенный в список Тедди Коллека, после выборов Маринов был назначен исполняющим обязанности мэра и ответственным за городскую инженерную службу и водоснабжение.
Выйдя на пенсию в 1973 году и покинув свой пост в муниципалитете, Маринов продолжил активную общественную деятельность. Он внёс значительный вклад в развитие социального законодательства как член совета Национального института страхования, возглавлял иерусалимское отделение службы скорой помощи «Маген Давид Адом», руководил Ассоциацией по борьбе с раком и организацией ветеранов Хаганы в Иерусалиме. Совместно с профессором Кальманом Яковом Манном он основал дом престарелых имени Байера и создал музей Дом Хаганы в Иерусалиме. Многие годы входил в попечительский совет Еврейского университета.
В 1978 году заслуги Маринова перед городом были отмечены присвоением ему звания «Якир Йерушалаим» (Почётный гражданин Иерусалима). Он прожил долгую жизнь, скончавшись в 2001 году в возрасте 97 лет, и был похоронен на кладбище Санхедрия. В 2008 году муниципалитет Иерусалима увековечил память своего почетного гражданина, назвав в его честь улицу в районе Хар Хома, на юге города.
Судьба Маринова – это история о том, как преданность идее и неустанный труд могут превратить гонимого властями подпольщика в уважаемого градоначальника, а революционный пыл молодости – в созидательную энергию строительства нового государства. Его жизнь стала своеобразным мостом между миром восточноевропейского еврейства и современным Израилем, между подпольной борьбой за сионистские идеалы и их практическим воплощением в жизнь.
06.02.2025
Библиография и источники:
Маринов Хаим-Меер Евельевич, ГАСО, Сумы, Ф. Р-7641, оп.6, д.337
"Dollar-man ve-gam Super-man", Ma'ariv, February 5, 1962.
"Iriyat Yerushalayim hemiṭah ot ḳalon ʻal ʻatsmah be-daḥotah hatsaʻah li-ḳro shemot Etsel ṿe-Leḥi li-shenayim me-reḥovoteha." Ḥerut, January 31, 1955.
Dromi, Uri. "Avaḳ selaʻim be-ḥaritse ha-yadayim: Ḥayim Marinov, boneh Yerushalayim, 1904-2001." Haaretz, November 20, 2001. https://www.haaretz.co.il/misc/2001-11-20/ty-article/0000017f-dc7c-d3ff-a7ff-fdfca6f50000.
И. Ю. Бережанская, А. Вальдман, В. Ю. Васильев, З. Галили, Л. П. Кошелева, Л. Н. Малашенко, Н. М. Перемышленникова и Л. А. Роговая, ред. Сионистские партии и организации в СССР. 1920-е гг. Конец XIX – первая треть XX века. Документальное наследие. Москва: Политическая энциклопедия, 2019.
